Алексей Толстой - АЭЛИТА (Закат Марса) [ранняя версия романа]
Она не прикрыла наготы, лишь краска смущения взошла ей на щеки. Ее голубоватые плечи, едва развитая грудь, узкие бедра казались Лосю рожденными из света звезд. Лось продолжал стоять на коленях у постели, — молчал, потому что слишком велико было страдание — глядеть на возлюбленную. Горьковато-сладкий запах шел на него грозовой темнотой.
— Я видела тебя во сне, — сказала Аэлита, — ты нес меня на руках по стеклянным лестницам, уносил все выше. Я слышала стук твоего сердца. Кровь била в него и сотрясала. Томление охватило меня. Я ждала, — когда же ты остановишься, когда кончится томление? Я хочу узнать любовь. Я знаю только тяжесть и ужас томления… Ты разбудил меня, — она замолчала, брови поднялись выше. — Ты глядишь так странно. Ты же не чужой? Ты не враг?
Она стремительно отодвинулась в дальний край постели. Блеснули ее зубы. Лось тяжело проговорил:
— Иди ко мне.
Она затрясла головой. Глаза ее становились дикими.
— Ты похож на страшного ча.
Он сейчас же закрыл лицо рукой, весь сотрясся, пронизанный усилием воли, и оттого невидимое пламя охватило его, как огонь, пожирающий сухой куст. Густая и мутная тяжесть отлегла, — в нем все теперь стало огнем. Он отнял руку. Аэлита тихо спросила:
— Что?
— Не бойся, любовь моя.
Она придвинулась и опять прошептала:
— Я боюсь Хао. Я умру.
— Нет, нет. Смерть — иное. Я бродил ночью по лабиринту, я видел ее. Но я зову тебя — любовь. Стать одной жизнью, одним круговоротом, одним пламенем. Иначе — смерть, тьма. Мы исчезнем. Но это — живой огонь, жизнь. Не бойся Хао, сойди…
Он протянул к ней руки. Аэлита мелко, мелко дрожала, ресницы ее опускались, внимательное личико осунулось. Вдруг, так же стремительно, она поднялась на постели и дунула на светильник.
Ее пальцы запутались в снежных волосах Лося.
— Аэлита, Аэлита, — видишь — черный огонь!
За дверью пещеры раздался шум, будто жужжание множества пчел. Ни Лось, ни Аэлита не слышали его. Воющий шум усиливался. И вот, из пропасти медленно поднялся военный корабль, царапая носом о скалы.
Корабль повис в уровень с площадкой. На край ее с борта упала лесенка. По ней сошли Тускуб и отряд солдат в панцырях, в бронзовых шапках.
Солдаты стали полукругом перед пещерой. Тускуб подошел к треугольной дверце и ударил в нее золотым набалдашником трости.
Лось и Аэлита спали глубоким сном. Тускуб обернулся к солдатам и приказал, указывая тростью на пещеру:
— Возьмите их.
БЕГСТВО
Военный корабль кружился некоторое время над скалами Священного Порога, затем — ушел в сторону Азоры, и где-то сел. Только тогда Иха и Гусев могли спуститься вниз. На истоптанной площадке они увидели Лося, — он лежал у входа в пещерку, лицом в мох, в луже крови.
Гусев поднял его на руки, — Лось был без дыхания, глаза и рот — плотно сжаты, на груди, на голове — запекшаяся кровь. Аэлиты нигде не было. Иха выла, подбирая в пещерке ее вещи. Она не нашла лишь плаща с капюшоном, — должно быть Аэлиту, мертвую или живую, завернули в плащ, увезли на корабле. Иха завязала в узелочек то, что осталось от "рожденной из света звезд", Гусев перекинул Лося через плечо, — и они пошли обратно через мосты над кипящим в тьме озером, по лесенкам, повисшим над туманной пропастью, — этим путем возвращался, некогда, Магацитл, неся привязанный к прялке полосатый передник девушки Аолов, — весть мира и жизни.
Наверху Гусев вывел из пещеры лодку, посадил в нее Лося, завернутого в простыню, — подтянул кушак, надвинул глубже шлем и сказал сурово:
— Живым в руки не дамся. Ну уж если доберусь до земли, — мы вернемся. — Он влез в лодку, разобрал рули. — А вы, ребята, идите домой, или еще куда. Лихом не поминайте. — Он перегнулся через борт и за руку попрощался с механиком и Ихой. — Тебя с собой не зову, Ихошка, лечу на верную смерть. Спасибо, милая, за любовь, этого мы, сыны неба, не забываем, так-то. Прощай.
Он прищурился на солнце, кивнул в остатный раз, и взвился в синеву. Долго глядели Иха и мальчик в серой шубке на улетавшего сына неба. Они не заметили, что с юга, из-за лунных скал, поднялась, перерезая ему путь, крылатая точка. Когда он утонул в потоках солнца, Иха ударилась о мшистые камни в таком отчаянии, что мальчик испугался, — уж не покинула ли так же и она печальную Туму.
— Иха, Иха, — жалобно повторял он, — хо туа мурра, туа мурра…
Гусев не сразу заметил пересекавший ему путь военный корабль. Сверяясь с картой, поглядывая на уплывающие внизу скалы Лизиазиры, держал он курс на восток, к кактусовым полям, где был оставлен аппарат.
Позади него, в лодке, откинувшись, сидело тело Лося, покрытое бьющей по ветру, липнущей простыней. Оно было неподвижно и казалось спящим, — в нем не было уродливой бессмысленности трупа. Гусев только сейчас почувствовал, как дорог ему товарищ, ближе родного брата.
Несчастье случилось так: Гусев, Ихошка и механик сидели тогда в пещере, около лодки, — смеялись. Вдруг, внизу раздались выстрелы. Затем, — дикий вопль. И через минуту из пропасти взлетел, как коршун, военный корабль, бросив на площадке бесчувственное тело Лося, — и пошел кружить, высматривать.
Гусев плюнул через борт, — до того опаршивел ему марс. "Только бы добраться до аппарата, влить Лосю глоток спирту". Он потрогал тело, — было оно чуть теплое: — с тех пор, как Гусев поднял его на площадке, — в нем не было заметно окоченения. "Бог даст — отдышится, — Гусев по себе знал слабое действие марсианских пуль. — Не слишком уж долго длится обморок". В тревоге он обернулся к солнцу, клонящемуся на закат и в это время увидел падающий с высоты корабль.
Гусев сейчас же повернул к северу, уклоняясь от встречи. Повернул и корабль, пошел по пятам. Время от времени на нем появлялись желтоватые дымки выстрелов. Тогда Гусев стал набирать высоту, рассчитывая при спуске удвоить скорость и уйти от преследователя.
Свистал в ушах ледяной ветер, слезы застилали глаза, замерзали на ресницах. Стая неряшливо махающих крыльями, омерзительных ихи кинулась было на лодку, но промахнулась и отстала. Гусев давно уже потерял направление. Кровь била в виски, разреженный воздух хлестал ледяными бичами. Тогда полным ходом мотора Гусев пошел вниз. Корабль отстал и скрылся за горизонтом.
Теперь внизу расстилалась, куда только хватит глаз, меднокрасная пустыня. Ни деревца, ни жизни кругом. Одна только тень от лодки летела по плоским холмам, по волнам песка, по трещинам поблескивающей, как стекло, каменистой почвы. Кое-где на холмах бросали унылую тень развалины жилищ. Повсюду бороздили эту пустыню высохшие русла каналов.
